Монах
Вчера к себе он призывал всю братью,
У каждого прощенья он просил
И каялся в грехах передо всеми.
Настоятель
Нам исповедь его давно известна:
Владела им когда-то суета,
Шептала на ухо мирская прелесть
И нашептала много грешных дел.
Но он уж их загладил покаяньем,
А все еще покоя нет ему!
Доселе все не хочет он постричься —
Достойным не находит он себя.
Монах
Своей он смерти чует приближенье
И нас просил, в последнюю послугу,
Похоронить его на том кладбище,
Где тело командора дон Альвара,
Убитого им некогда, лежит
И где потом была погребена
Дочь командора, донна Анна.
Настоятель
Это
С уставом нашим было б несогласно.
У нас для братий общее кладбище;
Особенного места выбирать
Никто себе не волен. Впрочем, он
Не произнес последнего обета
И в этом смысле есть еще мирянин.
Да сбудется его желанье.
Другой монах
(входит)
Отче,
Пожалуй в келью, брат Жуан отходит!
Слышно протяжное пение. Входят, попарно, братия с зажженными свечами.
Хор монахов
С нашей жизнью вечно смежная,
Вечно ищущая нас,
Смерть приходит, неизбежная,
В каждый день и в каждый час.
Благо, благо недремавшему,
Мирно гостью ожидавшему,
Неусыпно посылавшему
К небесам молящий глас!
Настоятель
(вставая)
Подайте мне мой посох. И сказать,
Чтобы в отходный колокол звонили.
Хор монахов
В это страшное мгновение
Ты услышь его, господь!
Дай ему успокоение,
Дай последнее мучение
Упованьем побороть!
Мысли прежние, крамольные,
Обращенному прости,
Отыми земное, дольное,
Дай успение безбольное
И невольное и вольное
Прегрешенье отпусти!
Раздаются мерные удары отходного колокола.
Мы моление соборное
Ныне шлем к тебе, господь;
В жизни — доли непокорная,
Скоро прахом будет плоть,
В дни былые дерзновенного
Скоро кончится борьба;
Ты ж помилуй сокрушенного,
Ныне верою смиренного,
В вечный мир от мира бренного
Отходящего раба!
Процессия уходит, попарно, вслед за настоятелем. Слышно постепенно удаляющееся пение, сопровождаемое колокольным звоном.
<1859–1860>
Рече царь: «Несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея!» Еще слову сущу во устех царя, глас с небесе бысть: «Тебе глаголется, Навуходоносоре царю: царство твое прейде от тебе, и от человек отженут тя, и со зверьми дивними житие твое!»
Кн. пр. Даниила, гл. IV. ст. 27.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Царь Иван Васильевич IV.
Царица Мария Федоровна, из рода Нагих, седьмая жена его.
Царевич Федор Иванович, сын его от первой жены.
Царевна Ирина, жена Федора, сестра Бориса Годунова.
Князь Мстиславский, Захарьин-Юрьев (брат первой жены царя), Князь Шуйский, Бельский, Князь Щербатый, Князь Голицын, Князь Трубецкой, Князь Сицкий, Шереметев, Татищев, Салтыков, Михайло Нагой (брат царицы Марии Федоровны), Борис Годунов (шурин царевича Федора) — члены Боярской думы.
Гонец из Пскова.
Мария Григорьевна, жена Годунова.
Григорий Годунов (родственник Бориса), Григорий Нагой (второй брат царицы Марии Федоровны) — окольничьи.
Гарабурда, посол Стефана Батория.
Битяговский, Кикин — дворяне.
Схимник.
Мамка царевича Дмитрия.
Дворецкий Кремлевского дворца.
Дворецкий Александровой слободы.
Дворецкий Годунова.
1-й, 2-й — волхвы.
Эльмс, Якоби — врачи
1-й, 2-й — пристава.
Шут.
Ключник.
Стрелецкий голова.
Стрелецкий сотник.
Стольник.
Лабазник.
Сенная девушка.
Слуга князя Шуйского.
Бояре, окольничьи, рынды, стрельцы, народ, скоморохи, слуги.
Действие — в Москве 1584 года.
Прежде поднятия занавеса слышны на сцене шум и споры. Занавес подымается. Боярская дума. На лавках, стоящих вдоль стен и образующих фигуру покоя, сидят бояре: на средней лавке князь Мстиславский, Захарьин-Юрьев, Бельский и другие старшие бояре; на боковых младшие; на конце правой боковой лавки, у просцениума, Борис Годунов; с левой стороны, напротив Годунова, Михайло Нагой, схватив Салтыкова за ворот, старается стащить его с места.
Нагой
Я государев шурин! Мне невместно
Быть меньше Салтыковых!
Салтыков
Бражник! Прочь!
Твой дед служил у деда моего
Знакомцем и держальником!
Нагой
Неправда!
Держальников не знали Салтыковы!
За то ль в бояре ты попал, что вместе
С Голицыным сдал Полоцк королю?
Голицын
Нет, это ложь! Я защищал посады,
А в городе сидел тогда Щербатый!
Щербатый
Ну да, сидел! И в то сиденье мы
В двенадцать дней семь приступов отбили,